Из цикла «Лето в Екатеринбурге»

***
Гуляли в Ботаническом саду.
Тепло кивали голубые ели.
Невидимые птицы в кронах пели,
И ветер гнал морщинки по пруду.
Здесь в полдень на полянах спят цветы.
Здесь туч томленье, травостоя запах.
Здесь замер день, устав от суеты,
Качая небо на еловых лапах.

 

Закат над городским прудом

Как будто новый медный грош…
Нет-нет, червонец высшей пробы –

Упало солнце с небоскрёба
В пруда серебряную дрожь.
И приняла его вода
В своё нетронутое лоно…
А тучки, глядя с небосклона,
Слегка зарделись от стыда.

 

На Восточном кладбище

Всё чаще, чаще тянет помолиться
В края, где под крылом у тишины
Улыбчивы, безвинны и ясны,
 родных уже не постареют лица.
Они, оставив тех, кто был любим,
не обернувшись, не простясь, уходят.
Но души их кружатся в хороводе
Среди берёз и ветреных рябин.
 

По дороге на озеро

Вдоль тракта, вдоль тракта
Леса заболочены, –

Ни шагу не сделаешь в сторону лишнего.
Ромашки срываю на пыльной обочине,
А губы испачканы дикою вишнею.
Как в детстве, бегу за шальными стрекозами
И падаю, путаясь в травах не скошенных...
…А между деревьев зелёное озеро
Небрежной рукою Всевышнего брошено.
 

Родительский день
 
Только и осталось, что могилы:
Сразу все и не успеть прибрать.
Сына с мужем здесь похоронила,
Там – отца, а чуть подальше – мать.
Всем давно отметила годины,
И теперь уже не поминать, –
В выходные в гости приходила
Вместе с ними просто помолчать.
Солнце из-под туч, как исподлобья,
Смотрит, как неспешна и грустна,
Всё сметает веничком с надгробья
Жёлтый лист, как прошлое, она.
Вдруг заплачет в скомканный платочек,
Над могильной склонится плитой:
«Что ж так рано ты ушёл, сыночек,
и меня оставил сиротой?»
Посидит, тиха и одинока.
Стопку водки выпьет – ничего!
Вместе с сыном, умершим до срока,
Старика жалеет своего.
Не того жалеет, молодого, 
чей тяжёл порою был кулак,
а больного, старого, седого –
сорок лет прожили как никак.
Всё, что было мило и не мило,
Всё в земле теперь погребено.
Только и  осталось, что могилы
Да печали терпкое вино.
 

***
Так просто всё: сгорел, как будто не был,
Не жил, не пил, не пел, не гулевал.
Поднялся с дымом в пепельное небо
И никого с собою не позвал.
Там и без нас ему, поди, не скушно:
Нашёл друзей и женщину нашёл.
Из-под небес взирает равнодушно
На тех, с кем был  и от кого ушёл.
И стал ему приютом свод лазурный…
А для людских теперь молитв и слёз –
Всего лишь с пеплом мраморная урна
В тени седых кладбищенских берёз.

 

Дорога из Свердловска в Тюмень

Ни двора у меня, ни кола…
Мотаюсь и сердце рву
Меж городом, где жила,
И городом, где живу.
Я с корнем себя рвала,
Пилила тупой пилой,
И городу, где жила,
Я стала совсем чужой.
Бездомной теперь слыву.
Судьба? Да Господь бы с ней,
Но городу,  где живу,
Не стану никак родней.
 

Ночь в Свердловске

Полночь. Пустынны улицы.
Март, последние дни.
В лужицах льда целуются
Окон и звёзд огни.
Двигая стрелки медные,
Хрипло куранты бьют,
Словно простыли, бедные,
Службу неся свою.
Зависть пряча под скукою,
Сверху луна глядит,
Как города баюкает
Земля на своей груди.
 

   * * *
Снова под утро весенние лужи
льдинками стянет.
Как бы там ни было, будет не хуже,
Хуже не станет.
Как бы там ни было, лишь в расстоянии
Вижу спасение.
Может, растает в часы расставания
Лёд невезения?
Может, опомнимся в тяжком угаре –
Дымном ли, слёзном ли?
Может, тебя мне разлука подарит,
Да будет не поздно ли?

* * *
Сон – не сон и явь – не явь…
Только время пробежало.
Было без того немало,
А теперь ещё прибавь.
А на девичьи виски
Годы бросили мазки…
Пух ли это тополиный
Иль седые волоски?
Поздно бить в колокола…
Сонный город звёзды гасит,
Акварелью синей красит
Ночи чёрные дела.
Та же сказка без конца
Да без главного лица,
Да на пальце безымянном
Нет заветного кольца.

 

Возвращение в Санкт-Петербург.

1.
Здесь даже дождь бывает кстати.
Он тоже – замысел творцов.
Как прежде, горделивы стати
Твоих дряхлеющих дворцов.
Всё те же дивные узоры
Резных решёток и оград.
И Пётр своим державным взором
Всё так же озирает град.

2.
Я здесь хотела бы родиться.
Я здесь хотела б умереть.
Дождём в каналах раствориться,
И камнем статуй замереть,
И стать оград узором строгим,
Или, от вечности седой,
Стелиться городу под ноги
Булыжной пыльной мостовой.

3.

Над Невою разводят мосты,

 С парапетов глазеют зеваки…

В фиолетовом небе кресты,

Словно руки, простер Исаакий.

В угасающем свете зарниц,

Словно после нелегкой погони,

Под присмотром безвестных возниц

Чутко дремлют уставшие кони.

И над миром, среди облаков,

Белый ангел летит неустанно,

Рассыпая по крышам домов

Звездной пылью небесную манну.

4.

Выхожу из метро, словно из преисподней –

За стеклянные двери осталось шагнуть…

Здравствуй, Питер! К тебе я вернулась сегодня!

Как же долог был мой затянувшийся путь…

Здравствуй, Питер! Сыграй мне осеннее скерцо!

Улыбнись же навстречу, великий молчун…

Ты поверишь ли мне, но распахнутым сердцем,

Как ладошкой, к тебе прикоснуться хочу.

Здравствуй, Питер! – прекрасный, как древняя гемма.

Я в тебя влюблена – далеко ль до греха…

Я листаю тебя, как страницы поэмы,

Упиваясь волшебным звучаньем стиха.

2009г.

 

Больничное

То ли дождь, то ли просто вечер
Заблудился меж сосен.
И туманом окутала плечи
Подступившая осень.
И поблёкшие астры в бутылке
К моему изголовью
Не склоняются нежно и пылко
С былою любовью.
Словно и перед ними не лето,
А я виновата.
И не тянет ни цветом, ни светом
Из больничной палаты.
Даже небо - то громом вспучит,
То грозою накатит.
Это плачет больная туча
В сером халате.

 

Родина

Разве бывает хуже?
Душу и сердце рву –
как с нелюбимым мужем,
в этой стране живу.
Есть ли страшнее сказки,
Если из года в год
Словно под пыткой – ласки,
Ночи – как эшафот.
Родина – власть привычки.
Злая, зато своя.
Мне бы собрать вещички –
Лучшие есть края.
Но говорят: гордыня
Плещется через край.
Но говорят: пустыня
Там, где ты ищешь рай.
Любят же мать-калеку?
Так что отбрось, мол, спесь:
Родина у человека
Только одна и есть.
Я про покой забыла,
Я не могу понять:
Родина – муж постылый
Или больная мать?!

***
Нет, наверное, это судьба…
Пережив и потери, и беды,
Победив в своем сердце раба –
Я уже никуда не уеду.
Да, наверное, там хорошо –
За холодным чужим океаном…
Пусть кому-то покажется странным –
Кровью русская я и душой.
Я сибирских люблю деревень
От дождей потемневшие срубы,
У околицы древний плетень,
Как старухи последние зубы.
Я люблю – с каждым годом сильней
(может, в это поверить не просто)
Купола разоренных церквей
И кресты на забытых погостах.
И унынье осенних полей,
И, наполненный горькой печалью,
Рвущий сердце призыв журавлей
Над степною закатною далью.
Нет, Сибирь – это точно не рай…
Но отвечу, когда б не спросили:
Это – Богом отмеченный край,
Край, каким прирастает Россия.
Не зовите меня в города,
Что на сказку немного похожи.
Я уже не уеду туда,
Потому что я – русская все же…

В поезде

Переношу дорогу тяжело.
Наверное, – что молодиться?! – годы…
Закатом рыжим солнце зацвело
Над крышами у кромки небосвода.
Ещё весной не тронута река,
Березы – как  вчера осиротели.
И, как ежи, колючие бока
Щетинят вечно молодые ели.
Все в этой жизни суета сует!
Бежим за славой, ловим с неба звезды…
А ничего прекрасней в мире нет,
Чем этот лес, деревья в птичьих гнездах,
Чем деревеньки дремлющей лубок –
Дымок, сарайчик, банька в два оконца,
Камыш в пруду и ржаво-рыжий бок
Во тьму веков ныряющего солнца.

 

Шутливое

Не моя душа покоя просит.

Мне опять сегодня не до сна.

У кого-то - Болдинская осень,

У меня - Ишимская весна.

Отчего - сама не понимаю…

Мне бы жить в покое и тиши.

Отчего, едва снега растают,

Так зовет, влечет меня Ишим?

Все за нас решает кто-то свыше,

над собой я больше не вольна.

Так спешат лунатики на крыши,

чуть проглянет полная луна.

Это март, как сок в березах, бродит

Беспокойно у меня в крови!

Это март кружит и хороводит,

И твердит упорно о любви.

О любви к дорогам и пространствам,

К деревенькам в чертовой глуши…

И опять с завидным постоянством

Уезжаю в марте я в Ишим.

По перрону дождь пройдется слепо,

Загуляет ветер в проводах…

Может, кто-то скажет, что нелепо

Так любить чужие города.

Согласитесь, скажут, странно даже -

Не столица и не рай земной.

Соглашусь. Но сердцу не прикажешь -

Я больна ишимскою весной.

***

Понедельник, вокзал, электричка.

Машет мне проводник: поспеши!

Непонятная, право, привычка –

Уезжать каждый месяц в Ишим.

Что там, медом намазано, что ли? –

Подозрительно смотрит родня.

Дух бродяжий, свобода и воля

Вновь позвали в дорогу меня.

Не за славой и не за деньгами –

И в Тюмени такого добра…

Там горит солончак под ногами,

Там гуляют степные ветра.

Там застолье - лишь хлебное поле

В окруженье столетних дерев.

Там водителя нашего Коли

Бесконечен казацкий напев

Отдыхайте, заморские страны!

Кто бы спорил, что вы хороши.

Но души каждодневные раны

Я лечить уезжаю в Ишим.

Не пытайтесь понять, домоседы.

Все вам в тягость – жара и дожди.

Мне вас жаль. До свиданья. Я еду.

Электричка, меня подожди!

 

 

Из цикла  «Египетские мотивы»

Галязимов в Египте

Ему все улыбались: «Босс!»
И были чрезвычайно рады,
Когда себя он важно нёс
Вдоль пыльной улицы Хургады.
Дел ювелирных мастера
Тянули в лавочки упрямо
И уверяли, что пора
Купить презент для милой дамы.
Ах, как смешна их суета!
Видать, для них неоспоримо,
Что с толщиною живота
Вместимость кошелька сравнима.
Торговцам лишь махнёт слегка
Рукою, как клешня у краба,
Пройдёт походкой моряка –
И расступаются арабы.
Лишь ресторан нельзя пройти…
Как без него прожить таланту?
Он гордое бросает: «Tea!»*
Спешащему официанту.
“No drink?” – мол, русский – и не пьёт.
Недоумение во взгляде…
А босс плывет себе, плывёт
По пыльной солнечной Хургаде.

 

· чай

 

***
Ахмед курчав и чёрен с лица,
Щёки, как круглые мячики.
Ахмед торгует в лавке отца
Всякой египетской всячиной.
Витринами Даун Таун горит,
Золотишком сверкает зажаристо.
«Заходи! – по-русски Ахмед говорит,
Заходи, посмотри, пожалуйста!»
«Выбирай  платки, – предлагает мне,-
голубые, жёлтые, белые!
Посмотри! Сойдёмся, мадам, в цене,
Я хорошую скидку сделаю!»
Фунты с долларами и, конечно, рубли –
Всё в моей голове перепутано!
Я торгуюсь с Ахмедом, как будто, блин,
Без платка не прожить ни минуты мне.
В жарком споре я цену пытаюсь сбить –
Вдвое меньше даю, чем названа.
Нет, арабам неведома русская прыть –
Вот за это и будут наказаны.
Где ж ему, арапчонку, тягаться со мной!
Как девчонка, я рада победе!
«Ну и тётя!» – качает Ахмед головой,
Подавая платочек в пакете.

 

***
Пять утра. Бедуин не спешит.
Ишака своего не торопит.
Отдыхая от гула машин,
Дремлет город в лиловом сиропе.
То ль на рынок, то ль с рынка домой.
В их порядках – поди, разберись ты!
… На телеге, где фрукты горой,
Едут русские наши туристы.
Машут – «Руссо туристо!» – рукой.
Знать, решили, что я загуляла.
Нарушают весельем покой
В муравейнике спящем квартала.
Где в Москве погуляешь? Ну, где?!
Там менты и иные помехи.
То ли дело гудеть в Хургаде
И в отель на телеге приехать.
Всё же русских смекалистей нет!
Где за нами угнаться Европе.
… Уплывает телега в рассвет,
ишака бедуин не торопит.

 

Поезд

За окном пейзаж неброский…

Позабыть бы - не могу:

Всё берёзки да берёзки,

Утонувшие в снегу.

Зачарованные крыши

Придорожных деревень.

А над ними - выше, выше! -

Ночь сменяет зимний день.

Утро свечку зажигает

 серой мартовской зари.

И печально мне кивают

Вдоль дороги фонари.

Города считая мерно,

Поезд, видно, не спешит…

Отчего, скажите, скверно

В глубине моей души?

 

Весна

Тюмень пригрелась и растаяла,
Как женщина от ласк обманных…
Утрами пасмурными стаями
Плывут над городом туманы.
Плывут кораблики бумажные,
Как зачарованные странники.
Кивают им многоэтажные
Не затонувшие «Титаники».
Плывут бродяги беспечальные,
Лишь ветра вечные поклонники,
А им завидуют отчаянно
Цветы на теплых подоконниках.
А люди одеяла ватные
Терзают до изнеможения
И отчего-то непонятно им
Туманов вечное движение.
Они в постелях жарких корчатся,
Для лени ищут оправдание
И отчего-то им не хочется
Познать секреты мироздания.
И отчего-то им не хочется
Взлететь туда, где утром рано
По небу в гордом одиночестве
Плывут над городом туманы.
   

А.Р.

Казалось бы – всего сполна:

Любви и слез, и расставаний.

И чаша выпита до дна.

И бес в ребро. И седина.

И пуст давно трамвай желаний.

И вроде некуда спешить,

Что было мило – все постыло.

И где был пир – там ни души.

Затуплены карандаши,

И в ручке кончились чернила…

Так значит – все?..

Нет, черта с два!

Уже не за горами лето,

Светла от мыслей голова,

Не все досказаны слова

И песня лучшая не спета.

Еще вершина впереди –

Пускай за снегом и туманом,

Но солнце вспыхнет в тучах рваных

И подмигнет тебе: иди!

 

***

Сносят дом. А в окне – занавески,

Будто нет никаких перемен.

И портреты вождей, словно фрески,

Равнодушно  взирают со стен.

Там, где кухня была, – лишь руины,

Разорённое жерло печи.

И  рабочие грузят в машину –

Мол, послужат ещё! – кирпичи.

Вот уже ни угла нет, ни крыши,

смотрит в небо оконцем одним.

Старый дом умирает неслышно,

И никто не рыдает над ним.

В путь последний никто не проводит,

как бродягу, отжившего век.

 И в хоромах пустых хороводят

Только ветер февральский да снег.

Старый дом ещё держится стойко,

Но проигран заведомо бой.

Скоро вырастет здесь новостройка,

Скоро мир здесь родится иной.

И напрасно, к прохожим взывая,

Он в агонии немо кричит…

Видно, доля у дома такая –

Умирать одиноко в ночи.