|
Памяти поэта Удары молний рвали в клочья лето, Гроза рыдала, словно благовест… И ночью над могилою поэта Горел обычный деревянный крест. Легко горел, как тоненькая спичка, Бросая щедро искры в синеву… Корежилась железная табличка, Слезами буквы падали в траву. А под крестом, где тлена мир и праха, Где год за годом правит балом мрак, Утрачен смысл добра, любви и страха И где покой иных превыше благ, – Лежал поэт, забыв про боль и муки, Забыв о том, что умер не вчера, И жадно грел он высохшие руки Теплом того печального костра. Нам не в пример – он жил не по уставу, Грешить – грешил, стихами душу рвал… А крест горел, и, как лучами славы, Замерзшего поэта согревал. Мне ход вещей порою непонятен: Хулим – при жизни, после смерти – чтим… Лежал поэт, и огненным распятьем Склонился Бог рыдающий над ним. Качались кроны сосен, как хоругви, Рассвет чертил кровавую канву, И звездами мерцающие угли Посыпались в опавшую листву.
*** Хочу уехать в тихий городок, Забыть на время все свои заботы. Там тополя танцуют вдоль дорог В обнимку с ветром вальсы и фокстроты. Там дряхлый мост вздыхает над рекой, Гвоздем последним чуя непогоду. Там, уходя под вечер на покой, Ныряет солнце в розовую воду. Хочу туда уехать не на день – Лечить души кровоточащей раны. Там на рассвете пьяная сирень Меня разбудит запахом дурмана. И я тогда увижу из окна: Заря взметнется алым полотенцем! …А меж домами бродит тишина, Благословляя спящих, как младенцев.
Хочу уехать в тихий городок…
У могилы поэта Крест над могилой сосны сторожат… Да от кого бы? - в этой глухомани, Где, как тюлени сытые, в тумане Увалы полусонные лежат. Где, от дорог и шума вдалеке, В седых урманах тишина таится, И лишь волна ленивая в реке Плеснет, спугнув задумчивую птицу. И на рассвете голубые мхи Неслышно топчут медленные лоси… Поэты смертны, но растут стихи В лесной глуши под сенью мудрых сосен.
*** Он - местный бог, Он здесь - козырный туз. Хотя казалось, что не вышел статью. И на рассвете едем мы в Тукуз - Не на машине, а на русском мате. Мой организм к экстриму не привык, Но стойко я держу судьбы удары. В какую глушь завел меня язык И бесконечный бег за гонораром! Среди осин выделывает па Хмельной, как мы, неугомонный ветер, И заметает белая крупа Следы от шин, как щели на паркете. На сердце так легко от коньяка! Душа парит - как вырвалась из плена… А местный бог с упорством маньяка Опять ладонь кладет мне на колено… Он моего романа - не герой, Я, между прочим, скромная девица… Но, черт возьми, так хочется порой Тайком читать запретные страницы!.. Сердился май. Стальным клинком река Впивалась в тело беззащитной суши. Я помню: пили мы за Ермака, И сочный мат не так уж резал уши… Когда опять забот нелегкий груз Меня к земле, усталую, потянет, Я вспомню май, дорогу на Тукуз И, может быть, немного легче станет
Колчак Над Ушаковкой стыло утро. В шинельках тонких мерз конвой. Колючий снег стеклянной пудрой Горел под бледною луной. Немели пальцы на затворах, Железу становясь под стать. Слова скупые приговора Взорвали божью благодать… Вот пять минут - и даст отмашку Рука, не дрогнув. Грянет залп… Колчак в шинели нараспашку, стоял, прищуривши глаза. Он участь знал свою наверно - Ни адвокатов, ни суда. Смотрел спокойно, чуть надменно, Как с высоты небес - звезда... Он столько раз ходил по краю - Ну, что ж, настал его черед… Ах, если б знал он, умирая, Судьбу России наперед!!! Что ей сулит картавый гений… Как разжиреет воронье… Да он упал бы на колени И помолился за нее!!! Но губы (две сухие нити) Шепнули: «Господи, спаси…»… Несостоявшийся правитель Всея взбесившейся Руси… Никем не понятый Мессия… Качнулась черная вода… Неблагодарная Россия Спала, не ведая стыда… 7 февраля 2010г.
*** Встречают голуби весну! Кружит восторженная стая, Небесную голубизну Салютом радостным взрывая. Тревожа утреннюю тишь, Стряхнув озноб февральский с крыльев, Над сахарной глазурью крыш Летит живая эскадрилья! А на земле, как маяки, От солнца светятся березы… И я смотрю из-под руки Сквозь обжигающие слезы.
*** Слава Богу, они не поняли, Что теперь навсегда убиты… Пронеслись кровавые кони По холодным мраморным плитам. Разметали зловеще гривы, Словно птицы взлетев над крышами… Слава Богу, что эти взрывы Те, кто умер, уже не слышали. В дивных кущах райского сада Они веселы и беспечны… А в метро зажигают свечи Те, кто вышел живым из ада. 29.03.10.
*** в изысканных бутылях звонких! По древним, истинным канонам... В простом графинчике гранёном.
День Победы - Я буду пить и говорить с отцом, - Сказал мне друг и потемнел лицом. Его отец когда-то был солдатом - Он не вернулся к сыну в сорок пятом... Мой друг - чудак. Он враг полутонов. Не пить – так год, а пить – так будь здоров: «Эх, размахнись рука моя…» Хотя… Вот пьёт с отцом и кроток, как дитя. Им есть, о чём друг другу рассказать. Так и не вышла больше замуж мать. Был вдовьим век. И сорною травой Рос сын послевоенным сиротой… Он выпьет сам, отцу нальёт стакан… Где Сталинград?! Мамаев где курган?! Где та земля, что много лет назад Собой укрыла бережно солдат?! Остался там лежать отцовский взвод… Мой друг сидит один и водку пьёт.
Возвращение Посвящается солдату Великой Отечественной Ф.Гришану. - Ну, где мой сын? Солдат шагнул в избу. Он своего еще не видел сына. Четыре года он пытал судьбу - От стен Москвы до самого Берлина. - Ну, что же ты? Поди сюда, малец! И плачет мать: не бойся, это ж тятя! Так вот какой - таинственный отец, Знакомый по рассказам старших братьев. Широк в плечах и волосом - черняв, И лишь усы - как будто в мыльной пене... … Стоит сестра, счастливая, обняв, Худой рукой отцовские колени. И суетится бабка у стола: - Родной! Вернулся… Мы-то ждали, ждали… Заворожено смотрит из угла Трехлетний сын на тятины медали. Как в песне – яркий орден на груди... Но что солдату все его награды! Он всю войну прошел, как день один, А старший сын... погиб... под Сталинградом... – Смотри, малец, что я тебе привез! В ладошку детскую ложится пряник белый. И снова мать сдержать не может слез, И сын к отцу вдруг тянется несмело. Ну, а потом в избе накроют стол И пустят чарку горькую по кругу... Обычный день. Солдат с войны пришел. К себе домой. Один - на всю округу.
*** Мой дед не погиб на войне. Наш дом обошла похоронка. Но песни победные звонко Весна распевает не мне. Удел ему выпал другой: Не принял он бой на границе. И в танке под Курской дугой Не вспыхнул кровавой зарницей. Среди безымянных солдат Не лег он в Синявские топи. Седея от ран и утрат, Победно не шел по Европе… Я дедовский снимок найду… Из прошлого смотрит сурово Сгоревший бесследно в аду Безумного тридцать седьмого. Героем мог стать он вполне И мог бы дожить до победы… Мой дед не погиб на войне. И так мне обидно за деда…
Дед Осенью тридцать седьмого года В дождливом, плачущем сентябре Мой дед расстрелян, как враг народа, - Прямо здесь, на тюремном дворе. Родные не знали, что он расстрелян, - Могилы нет и надгробия нет. Нет даже простой фотографии в деле, Прочитанном мной через тысячу лет. Расстрелянный дед мой! И голос дрогнет. А чья же тогда не дрожала рука?! Он был чуть старше, чем я сегодня, - Не многим более сорока. Ах, сколько единственных их и любимых! Ах, сколько в земле не оплаканных их. Кто сядет за вас на скамью подсудимых? Простите нас, деды, потомков своих…
*** Нам головы морочат юбилеями, но не бывает ни в каком году торжеств для них - замученных, расстрелянных, сгоревших в пепел в сталинском аду. Для них, забытых и детьми, и жёнами, Познавших боль предательства и лжи, И после смерти, словно прокажённые, Не возвращённых в нашу с вами жизнь. За муки орденами и медалями Посмертно их никто не награждал- Тех, кто на грани ада верил в Сталина И с именем тирана умирал. Могилы их не блещут обелисками - Они ж не «пали жертвою в борьбе». Всё, что осталось, траурными списками Лежит в архивах тайных КГБ. Как говорится, нет печальней повести… Но не забыть бы в пышности речей, Что должен быть когда-то Нюрнберг совести И покаянье бывших палачей.
* * * Я знаю, был тот день дождливым - Весна к Уралу шла с трудом. Я знаю, в старом парке ивы Печально мокли над прудом. Стуча в некрашеные рамы, шатался ветер меж домов. И город кутался в туманы Белесых заводских дымов. И стайки редкие прохожих, Спеша, бежали, кто куда… Был день обычный, непогожий, Холодный. Было как всегда. Дожди в реке водой бурлили И брызг вставала пелена… А где-то далеко в Берлине В тот день окончилась война. И, в зелень легкую одета, Седая от былых невзгод, Шла на Урал с весной победа. Был май. Был сорок пятый год.
Судьба Из памяти людской поэт Ушел… Бывает и такое. Где на стене висел портрет, - Пятно на выцветших обоях. На пыльных полках книжки в ряд Застыли, словно обелиски... Поэт забыт, как тот солдат, Что не внесен войною в списки. Он подвигов не совершал, Не шел в строю на бой кровавый. Он просто жил, любил, дышал И не искал наград и славы. Любимой женщине стихи Писал и музе был послушен. А в немоте времен лихих Не продавал друзей и душу. Всегда был дом его открыт, Хотя и не был полной чашей… И вот теперь поэт забыт, Как будто стерт из жизни нашей. А нам, живущим, дела нет! Свой путь у нас - в литературу… Его стихи собрал сосед И сдал вчера в макулатуру.
*** Я чужою была. И осталась чужою… Слишком поздно, чтоб стать в одночасье родной. Может, ревность легла между нами межою… Может, зависть накрыла своей пеленой… Никого не сужу. В дверь стучаться не буду. Мы же - взрослые люди… К чему балаган? Все прощу: шепоток за спиной, пересуды И фальшивых улыбок неявный обман. Мне понятен мой путь: словно волк - одиночка, Между красных флажков ухожу я в рассвет. Лишь в блокноте останется горькая строчка, Как обиды моей догорающий след.
Лето Как пахнет мокрая трава! Как будто в поле, на покосе… Плетут предутренние росы Из тонких ниток кружева. Дождь зацепился на бегу За кромку серого рассвета, И звонко покатилось лето В душистый клевер на лугу.
*** Не спасут иконы - хоть плачь! Хоть тверди наизусть молитвы… Полыхнул зоревой кумач, Словно стяги над полем битвы. То ли ветра в ушах фальцет, То ль беснуется волчья стая… Смотрит Бог, затаясь, в прицел, Снова чью-то судьбу решая. Может, выбросить белый флаг… Перед пулей - душа раздета… Что-то, видно, в стране не так, Если бьют на лету поэтов. Но последний не сдам редут! Припади к земле и послушай: На подмогу ко мне идут Всех погибших поэтов души! Бог, ты видишь ли - сколько их, Тех, кто избран тобой в мишени?! Слышишь, Бог, не стреляй в живых И не ставь ты их на колени...
* * * Не будите - мальчишки дремлют. Им бы выспаться - да война. Положите в сырую землю - Станет пухом для них она. Упокоятся души с миром Средь кладбищенской тишины. Не тревожьте - кровавым пиром Ваши дети утомлены. Март слезами сосулек тает, Над Россией встаёт рассвет... Спят мальчишки и знать не знают, Что на свете их больше нет.
*** Скупа на подробности сводка, - За каждою строчкой беда. Уходит, уходит подлодка Во тьму, в тишину, в никуда. Прощально не вскинуты руки, «Славянку» оркестр не сыграл. Задраены наглухо люки, объявлен последний аврал. А путь им начертан неблизкий В холодных глубинах морских. Они ещё числятся в списках, Они ещё в списках живых. Но в шторм и при ясной погоде Нам их не догнать никогда… Уходит подлодка, уходит Во тьму, в тишину, в никуда. А к тем, кто остался на суше, Летят на огни маяков Лишь чайки – кричащие души Ушедших от нас моряков. 2000г.
*** Кто говорит, что время лечит, - тот не был никогда любим… Казалось мне, что будет вечным - Над лампой сигаретный дым, Молчанье пыльных книжных полок И на бумаге бисер строк… Казалось мне, что будет долог Путь, что ему отмерил Бог. Есть у всего предел… И все же Порою слишком краток срок. …И холодом пергамент кожи Ладонь горячую обжег.
Критик Поэтов души потрошат, Как трупы, - на слова и слоги. И получается убогий В своей бессмысленности ряд. Прозектор скальпель в руки взял. Он тоже врач, но он – не лечит. В своих движеньях безупречен, Живой кромсает «матерьял». Вот всё на части разобрал, Сложил по банкам с формалином И разогнул устало спину. Не понял, что убийцей стал.
*** А мысль – это та же птица: свободной Богом быть дано. И с чьей ладони не кормиться, А небо манит всё равно. И не удержат в яркой клетке Ни посулы, ни похвальбы. И ни жестокие отметки Порой неласковой судьбы. Накинешь сеть, а мысль – прорвётся. Закроешь, - а она умрёт… А слово… слово продаётся Тому, кто больше подаёт. И подмастерья дел бумажных спешат товар лежалый сбыть. И в чёрной стае слов продажных так просто птицу упустить! Но, может быть, и так случится: В разгар веселья за столом В окно к вам постучится птица… Откройте ей, пустите в дом. |
|
|
|
|